Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков

Аэростат набирал высоту. Владимир отодрал пальцы от бортов, полез в карман за папиросой.

– Женя, давайте на всякий случай я подгоню вам парашютные лямки?

– Я все равно не прыгну… Не умею… Не смогу.

– Видите на северо-западе черноту? Облака. Добраться бы!

– Там лучше?

– Они мягкие, Женечка. Вам ни разу не приходилось бегать по облаку, хотя бы во сне?

Девушка что-то тихо ответила, но Владимир уже думал о своем: ветер подворачивал аэростат к северу – сумеют ли они подняться до облаков? Там, в черной мути, их тайник, – оправдается ли метеорологический прогноз, изменит ли ветер направление на сто восемьдесят градусов, с высотой?

Бросив папиросу за борт, Владимир прислушался к нарастающему прерывистому звуку. Он рос, двоился, захлестывал. Между луной и шаром пронеслись густые резко очерченные тени. Пара немецких истребителей прочесывала небо. Они прошли довольно далеко, но Владимир различил короткие угловые крылья с каплями огней на концах, длинные хищные фюзеляжи. Самолеты были похожи на кресты. Черные кресты ходили большими кругами, искали. Звук их моторов почти удалялся до неслышного, потом снова нарастал и с каждым кругом становился громче. Так прошло несколько минут, а Владимиру показалось часов. Несколько часов, когда на приставленный к горлу нож давят сильнее и сильнее, – не вздохнуть, не крикнуть, и вздрогнуть даже нет сил…

Истребители включили фары. Лучики света потянулись от их крыльев. Воздушный шар набирал высоту, самолеты оставались ниже. Но это и помогло им увидеть шар, а может быть, все получилось случайно. Только вдруг два ярких световых столба потянулись снизу к аэростату. Два слепящих круга, вырастая с неимоверной быстротой, выхватили из ночи блестящую оболочку, конус строп, квадратную гондолу и аэронавтов, застывших статуями. Владимир и не заметил, как рядом с ним встала Женя. Самолет, видимо, не ожидая такого быстрого сближения, отвернул, ударив шар жесткой струей, отрыгнул вонючий выхлоп мотора в гондолу. Теперь им нужно сделать только один боевой заход. Развернуться, выделить шар… Раскаленные трассы коснутся оболочки, и она лопнет, как мыльный пузырь. Владимир зажмурился, стало жутко от сознания своей беспомощности, сердце стучало где-то у горла. Он заставил себя выйти из оцепенения, нагнулся к газовому баллону, остервенело закрутил вентиль. Шланг баллона туго завибрировал: оболочка глотала новую порцию гелия.

– Выкусят, сволочи, выкусят! – не слыша себя, твердил Владимир, а руки ласково поглаживали пустеющий баллон.

В новом заходе истребитель не вышел на цель, разворачиваясь, он потерял шар из виду, но стрелять начал, как только нос машины повернул в сторону, где раньше был аэростат. Лоскутки огня рассыпались будто по всему небу. Прямо над головой Владимира мелькнула молния, на плечи упала перерезанная стропа. Он взялся за баллон и почувствовал, как трясутся от злости руки. Тяжело разогнувшись, поднял баллон над головой и швырнул за борт. Аэростат, лишившись балласта, скакнул вверх. Мигнула и закрылась облаком луна. Гондола завязла в черной влажной мгле. Рокот самолетов доносился, как сквозь вату.

– Достали тучку! Садись, Женя, садись, родная!

Облака проткнули несколько светящихся игл, одна из них прошла совсем рядом. Владимир помог девушке опуститься на дно корзины и сам сел на корточки, закрыл глаза.

Гондола покачивалась. Тело расслаблялось. Наплывали и размывались в сознании обрывки каких-то мыслей, образов. То блестящий нож Борькиной работы крутится перед носом в зловещем танце, то виделся резной домик Аэлиты в деревне, а на крыльце она, в ярком красном платье, но почему-то с белым меловым лицом санитарки Жени и голосом полковника Старикова. Акулья пасть истребителя в праздничном фейерверке. Потом луна с глазами, носом и улыбающимся ртом…

Проснулся Владимир от слабых толчков в плечо:

– Не могу дышать… Пи-ить…

Он ощупал мокрый воротник, влажное лицо Жени и понял: они в облаках на большой высоте.

– Прости, более суток по-человечески не спал, – сказал, нашарил веревку клапана, потянул ее. И вдруг осознал, что все делает с закрытыми глазами. Поспешно открыл. Кругом светло. Женя сидит, привалившись боком к стене корзины, голова запрокинута, рот широко открыт. Оболочка, стропы, прутья гондолы и одежда мокрые. Он снял фляжку с ремня, поддерживая голову девушке, помог ей напиться.

– Как теперь, Женя?

– Спасибо.

– Снижаемся помаленьку, – он протер стеклышко альтиметра от капелек воды. Спуск не ощущался, шар будто застрял между небом и землей. Владимир взглянул на часы.

– Почти шесть часов в воздухе.

– Куда нас несет, вы, конечно, не знаете?

– Знаю! – соврал Владимир. – Ночью мы набрали пять тысяч. Летим в восточном направлении. Вам надо подкрепиться. Есть плитка шоколада. Берите… Как бедро?

– Я совсем не чувствую левую ногу, ее нет вроде.

– Ничего, Женечка, мы с вами еще плясать будем! Потерпите: ближе к земле – больше силы.

Они увидели землю на двадцатом часу полета. За это время девушка дважды теряла сознание, и Владимир суетился около нее, не зная, что делать, чем помочь. Он пытался лить в ее горячий рот капельку воды, потихоньку бил по щекам. Женя приходила в себя, вымученно улыбалась, благодарно хлопала ресницами. Сейчас Владимир, вцепившись в скользкие борта гондолы, жадно рассматривал бурые покатые холмы и зеленые перелески, быстро бегущие под аэростат.

– Ветер свирепый! – Посмотрел на компас. – Плывем на юг! Посмотрим карту.

Карта перекочевала из-за голенища сапога в руки. Взор аэронавта скатывался с нее на землю, обратно и опять на землю.

– Вот речушка… Это она, безусловно она! И деревня подковой изогнута, очень похожа! И лес! Прямо как это пятно!

Владимир бодро говорил для Жени, сам же не поддавался иллюзии. Они прошли в облаках по какому-то зигзагообразному маршруту, им неизвестен, даже приблизительно, район местонахождения, а в этом случае карту невозможно сличить с местностью, если нет крупных и очень характерных ориентиров. И все же он, засунув карту за пазуху, мягко сжал бледные щеки девушки и стал целовать в нос, в запекшиеся губы, в худой подбородок.

– Это наша земля! – закричал он и, перегнувшись через борт, неистово замахал руками приземистым избам, крытым соломой, стайке босоногих ребятишек, поднявшей пыль на околице, красному флагу над кирпичным зданием сельсовета. – Бросаю якорь, Женя!

Гайдроп20 с железной кошкой на конце упал за борт. Кошка ударилась о дорогу, подскочила и, перелетев кювет, вцепилась гнутыми лапами в кусты дикой смородины.

Теряющий скорость аэростат облаивали невесть откуда взявшиеся собаки. Они уже допрыгивали до гондолы, и Владимир поприветствовал их торжественным взмахом руки.